Дни и годы[Из книги воспоминаний] - Афанасий Коптелов

— Загубили семена!

— От колоса до колоса не слышно девичьего голоса!

Кончилось тем, что туда загнали стадо коров и «потравили из-под копыт».

Началась страда. Колхозный кузнец, как мог, подправил жнейки, сработанные на заводах Мак-Кормика еще в начале века, и в радостный день они, взмахивая деревянными крыльями-граблями, двинулись, как говорили тогда, в решительное наступление на хлебные массивы. Все женщины села вышли в поля вязать снопы. Мальчуганы и девчушки стаскивали снопы в ряды. Там старики, наловчившиеся издавна, ставили в кучки по пять снопов, а шестым, разделенным по кругу вроде зонтика, способного уберечь от дождей, накрывали суслон за суслоном. Мы с Григорием Густавовичем завели в стенгазете рубрику «Хлеб — фронту!». Я писал заметки о вязальщицах: кто сегодня впереди? Счет снопам шел на сотни. Учетчик Миша Палей на сотни вел счет суслонам. — Любо-дорого было смотреть на яркие косынки вязальщиц, спешивших обогнать подруг, таких же ударниц. У каждой из них за опояской добрый десяток вязок, скрученных из осоки. Подбежит сноровистая к грудке пшеницы, столкнутой крылом жатки на стерню, расстелет вязку и, обняв грудку, переложит поперек, прижмет коленом, закрутит вязку — сноп готов! — и бегом к следующей грядки. Ничего, что руки горят от уколов сорных трав — жабрея и осота, — это не в счет: «Мужьям и сыновьям, там, на огненных рубежах, труднее в смертельной опасности. Только бы выстояли, да погнали бы в шею захватчиков, только вернулись бы поскорее! Пусть даже ранеными, но победителями». А на току другие женщины, закатав рукава до локтей и подоткнув юбки, крутят старые, подправленные кузнецом да плотником, веялки. А девушки, которым в мирное время еще сидеть бы за школьными партами, сгребают зерно в кули-пятипудовики, вдвоем закидывают на телеги и длинным обозом везут на элеватор. В солнечную погоду даже поют песни, о дружках, ушедших защищать их, любимых. А в ливень приходится укрывать мешки брезентами да на себе покрепче завязывать промокшие шали. И среди них — свои ударницы. И о них я пишу в стенгазету, а неутомимый Гриша Ликман рисует их портреты.

И мне вспоминается первая мировая война. Когда она заполыхала, мне шел одиннадцатый год. Отца, ратника ополчения, в русско-японскую войну раненного под Мукденом, угнали на фронт обозником. Я остался в семье большаком. А у матери дочки — мал-мала меньше и еще кто-то, в ожидании. Вся работа зимняя по хозяйству — на моих плечах, в особенности летом. Пришлось сговориться с богатым мужиком работать вскладчину. Но получалось так, что мы большую часть времени пахали, боронили, сеяли: на его пашне, а нам все делалось урывками, кое-как, лишь бы поскорее, чтобы снова отправиться на его большие полосы. Помню, как за годы войны обнищала деревня, заросли сорняками необработанные солдатками поля, отощал скот, под конец в квашню подмешивали лебеду, а похлебку варили из циканов —

молодых соцветий — дикого брщевника. Если бы в это страдное время так же в одиночку — погибла бы страна. А Красная Армия опрокинула врага, погнали со своей земли, заставила капитулировать и тем самым спасла мир от фашизма. Победа завоевана не толъко благодаря невиданному героизму в сражениях, но и благодаря неимоверно тяжкому и все же облегчающему душу совместному труду.

Сбылось задуманное…

Тучин собирался, как на праздник. Побрился. Тем временем Вера к его гимнастерке подшила новый подворотничок. Сквозь окна — послышалось:

— Тпру-у, милые!.. — Это подъехал Тихон Шмаков на паре гнедых.

Дуга в упряжке праздничная, крашеная — золото с киноварью. Бляшки на уздечках и шлеях натерты до блеска.

Декабрьский мороз постукивал в углы деревянного дома, раскинул на оконных стеклах серебристые пальмы и завитушки. Тучин надел длиннополый тулуп и свою любимую буденовку. Заехал в контору, взял зачехленное знамя колхоза. Шмаков приослабил вожжи, задорно чмокнул, и кони рванули кошевку к городской дороге. Следом, тоже на выездной кошевке, при нарядной дуге и отменной упряжи, ехали бригадир первой бригады Алексей Ефимович Быков и главная добытчица денег на городском базаре Валя Пьянкова, краснощекая девушка в пуховой шали. Под полозьями скрипел промороженный снег, под копытами лошадей извивалась струистая поземка. Хорошая погодка! Настоящая сибирская. Только поднимется ли в небо самолет при туманной изморози. Их подарок фронту! Вчера в газете отметили: «Колхозники Верх-Тулы купили самолет!»

Тучин про себя отметил: его колхоз — зачинщик доброго дела!

Несомненно, будут последователи. Но они — первые! Это было непросто и нелегко. Говорил и на собрании, и на заседании правления, побывал в добром десятке домов: поддержат ли колхозницы? Все были готовы проголосовать «за».

Бригадир Быков оказывался во всем первым, и он принес в бухгалтерию пачку денег, завернутых в цветастый платок жены:

— Тут пять тысяч, — сказал громко, чтобы было слышно в соседнем председательском кабинете. — У меня, сами знаете, три сына в армии. Младший — в летчиках. Может наш самолет попадет в его руки. Пусть летает на нем и громит поганых захватчиков.

Тучин помнит: старик Грищенко, пасечный сторож, принес две тысячи. И где он их наскреб?! Рублик к рублику! Сестры Горбуновы — по тысяче. И Тихон Никитич — тысячу. Меньше пятисот рублей никто не приносил. Подсчитали — 210 тысяч. Не хватает! Добавили из колхозной кассы.

И так ко времени! Фашистов погнали от Москвы. И пусть гонят так же, как — он недавно перечитывал в романе «Война и мир» — в восемьсот двенадцатом гнали Наполеона. И партизаны подмогнут, как помогали тогда. Говорят, командарм сибирских партизан Игнатий Громов собирается в фашистский тыл передавать партизанам сибирский опыт. Самолет перекинет его туда, в белорусские леса. А может, наш самолет пособит прогнать фашистов из Ясной Поляны. Скорей бы, скорей освободили священный уголок родной земли. Жаль, что не довелось съездить в Ясную Поляну. В летнее время не оставишь колхозные поля. А зимой? Зимы, обычно, уходили на подготовку к весеннему севу. А вот после войны он побывает, непременно побывает там, поклонится могиле кудесника слова, знатока людских сердец. Один бывалец рассказывал: одинокая могила — в лесу. Может, фашисты не дознались, не осквернили…

Самолет уже стоял на летном поле. На его фюзеляже выведено большими буквами: «Колхоз Политотделец» Хорошо! Очень хорошо! Он, Тучин, знает: политотдельцы крепят в армии боевой дух! Не случайно они, вернувшиеся из армии, дали колхозу такое название.

Рядом стоял второй самолет, на борту которого была несмываемой краской нарисована пчела. Тучин пожалел, что на их самолете не догадались изобразить пчелу, ведь их пасека помогла купить самолет.